|
«ГЛУБОКИЙ ЭКОНОМ…»
исторический очерк
Журнал "Техника Молодёжи" № 2; стр. 16-19; 1984 год. (публикуется с изменениями)
Смирнов Герман.
8 февраля нынешнего года (2004) исполнилось 170 лет со дня рождения Дмитрия Ивано-
вича Менделеева. Имя этого величайшего русского ученого знакомо каждому прежде всего как имя химика — автора великолепного
открытия периодической системы элементов. А между тем известно, что собственно химии посвящено всего лишь 9% научных работ Менделеева. С гораздо большим основанием Дмитрия Ивановича можно было бы назвать
физико-химиком, физиком или технологом: на каждую из этих отраслей науки приходится вдвое больше, его работ, чем на химию. Наконец, значительное место (почти такое же, как и химия) занимают в творческом наследии
ученого экономические работы. Менделеев был, говоря словами А. Пушкина, "глубокий эконом", и его экономи-
ческие труды оказали глубокое и долговременное воздействие на развитие русской промышленности.
Об этой малоизвестной стороне деятельности замечательного ученого и рассказывается в статье.
Летом 1863 года в деревню Усть-Ижора на левом берегу Невы,
где снимал дачу профессор Петербургского технологического института Дмитрий Иванович Менделеев, пришло заказное письмо. В нем известный заводчик и предприниматель
В.А. Кокорев сообщал, что построенный им в Сураханах близ
Баку завод, производящий осветительное масло, приносит одни убытки, и просил профессора съездить на Кавказ, на месте ознакомиться с производством и посоветовать, как сделать его рентабельным. Дмитрий Иванович согласился и 19 августа 1863 года отправился в свою первую поездку на Кавказ…
Д.И. Менделеев, 1861 г.
Завод, о котором писал Кокорев, стал первым в России производить осветительное масло
(в Европе его называли фотогеном и получали из дерева, торфа и бурых углей, в Америке — керосином и гнали из каменного угля). Русский промышленник построил своё предприятие на Апшеронском полуострове,
где залегали мощные пласты так называемого кира — асфальта новейшего образования, похожего на сырье, из которого в Германии производили фотоген. Причем выстроили его в непосредственной близости от древнего храма огнепоклонников — предусмотрительный Кокорев решил воспользоваться для переработки кира даровым горючим газом,
выбивавшимся из-под земли и бесцельно горевшим в храме на протяжении столетий. Спроектировал завод знаменитый немецкий химик Ю. Либих, который отправил на Кавказ своего ассистента К. Энглера для организации работ и постановки всего дела.
Энглер скоро выяснил, что кир содержит всего 15—20% тяжёлых масел и потому не годится для рентабельного производства фотонафтиля. Дело грозило вот-вот лопнуть, но тут химику пришла в голову счастливая мысль: для получения фотонафтиля перегонять не кир,
а нефть…
Производство стало налаживаться, но вскоре выяснилось: американцы сделали точно такое же открытие, быстро наладили получение керосина не из каменного угля, а из нефти и начали экспортировать новый продукт в Европу и Россию. У кокоревского фотона-
фтиля на русском рынке появился серьезный конкурент — американский керосин,
который хотя был хуже отечественного продукта, но стоил значительно дешевле. Секрет рентабе-
льности заморского продукта и побудил заводчика обратиться к профессору Менделееву.
Внимательно ознакомившись с делом, Дмитрий Иванович убедился, что убытки Кокорева объяснялись главным образом чрезвычайной дороговизной транспортировки нефти и ке-
росина. Так, нефть от колодцев к заводу везли в бурдюках на допотопных арбах, а керосин
от завода к потребителям — на парусниках и пароходах в деревянных
бочках, которые обходились очень дорого, ибо клепку и обручи нужно было везти в Баку из центральной России. В результате в Нижнем Новгороде пуд керосина стоил 1,60 рубля, из которых больше половины — 98 копеек — приходилось на стоимость бочки и доставки.
Для снижения транспортных расходов Менделеев предложил проложить
от нефтяных колодцев к заводу и от завода к причалам трубопроводы, а дальнейшую перевозку нефти
по воде производить не в бочках, а в наливных судах. Кроме того, он посоветовал Кокореву построить в Нижнем Новгороде большой нефтеперегонный завод, на котором переработка нефти обошлась бы гораздо дешевле, чем в Баку, ибо
на Кавказе тогда не было механических заводов и всё приходилось выписывать из России.
Кокорев признал все рекомендации Дмитрия Ивановича, но ограничился усовершенство-
ваниями лишь в пределах заводского процесса. Такая сдержанность предпринимателя, которого трудно было заподозрить в консерватизме, оказалась не случайной. Откупная система сдачи нефтяных участков предпринимателям
(на четыре года за определенную сумму) препятствовала серьезной разработке нефтяного дела. Зная, что через четыре года участок будет отобран и может попасть в чужие руки, откупщики стремились возможно быстрее извлечь из земли только то, что можно было извлечь, не тратясь на дорогостоящее оборудование и технические усовершенствования.
Менделеев понял, что такая хищническая разработка ценнейших бакинских месторождений приносит огромный ущерб хозяйству.
В своих выступлениях и статьях он стал решительно пропагандировать две меры: устройство нефтяных заводов в центральной России и отмену откупов. В числе этих выступлений был
и опубликованный Менделеевым отчет
«О современном развитии некоторых химических производств в применении к России по поводу всемирной выставки 1867 года».
Об этой работе он с гордостью писал на склоне лет: «Меня с тех пор стали слушать в этих делах». И неудивительно: реализация экономических рекомендаций ученого привела
к «тому, что в 1884 году ввоз американского керосина
в Россию полностью прекратился,
а в 1901 году на долю России пришелся 51% мировой нефтедобычи…
С тех пор Дмитрий Иванович, можно сказать, постоянно держал ногу в экономическом стремени, и, когда настал момент приступить к разработке таможенного тарифа — этой святая святых экономической политики любого государства, — ему не потребовалось много времени, чтобы подготовиться к решению столь грандиозной задачи.
Пересмотр таможенного тарифа начался в 1887 году по распоряжению тогдашнего министра финансов И.А. Вышнеградского, с которым Менделеев некогда учился в Главном педагоги-
ческом институте. К осени 1889 года огромное количество сводок, таблиц, отчетов и ведо-
мостей скопилось в комиссии, составленной из профессоров Технологического института,
но привести все эти материалы в стройную систему, придать им цельность никто не мог.
И тут в поле зрения министра попал Менделеев.
«В сентябре 1889 года, — вспоминал Дмитрий Иванович, — заехал по-товарищески
к И.А. Вышнеградскому… чтобы поговорить по нефтяным делам, а он предложил мне заняться таможенным тарифом по химическим продуктам и сделал меня членом Совета торговли и мануфактур. Живо я принялся за дело, овладел им и напечатал этот
доклад к рождеству…» Убедившись, что рассмотрение тарифов только по химическим продуктам без связи со всеми остальными разрядами производимых товаров, по сути дела, лишено смысла, Менделеев предложил общую систему распределения товаров, в которой выступала бы их взаимная связь. Он составил общий тариф, который,
по его мнению, наиболее полно отвечал тогдашнему положению русской промышленности. Благодаря докладу Дмитрия Ивановича новый таможенный тариф удалось ввести в действие с 1 июля 1891 года…
Менделеев и его сотрудники
на церемонии закладки фута
и фунта в здании Правительственного сената.
Считая этот документ законопо-
ложением величайшей важности, Дмитрий Иванович настаивал на быстрейшей публикации трудов Таможенной комиссии. Но поско-
льку начальство решило от публи-
кации воздержаться, Менделеев надумал сам издать стройное
и последовательное изложение своих изысканий. Он был очень увлечен этой работой.
«Какой я химик, — полушутя, полусерьезно говорил он друзьям, — я — политикоэконом. Что там «Основы химии», вот «Толковый тариф» — это другое дело!» Отпечаток менделее-
вской увлеченности сохранился на страницах даже такой, казалось бы, сухой и скучной книги, как «Толковый тариф, или Исследование о развитии промышленности России
в связи с её таможенным тарифом 1891 года»…
«Громаднейшая равнина России, — писал Менделеев, — назначена самою природою для единого народа… Как ни враждовали меж собою части, кто ни пробовал отхватить доли, всё же общее единство водворилось твердо и прочно, а с ним начинает слагаться и промышле-
нность». С этого момента возникло многовековое непрестанное
борение между купечеством русским и иноземным, между изделиями русского и заграничного производства. И без того непростые перипетии этого борения осложнялись ещё больше интересами фиска, то есть интересами русской казны.
Главными статьями государственного дохода в России долгое время были доходы от продажи питей и доходы от внутренних таможен. Существование этих таможен страшно стесняло развитие русской внутренней торговли, а следовательно, и промышленности, но их закрытие угрожало казне таким резким, ничем не возместимым
сокращением доходов, что цари долго не могли решиться на этот шаг. Что касается внешней торговли, то поначалу её вовсе запрещали, полагая всё иноземное ненужной роскошью и "басурманством", а потом всячески затрудняли её, облагая все ввозимые товары без исключения высокими пошлинами.
Иван Грозный первый оценил важность торговли с заморскими странами и, стремясь развить её, не нашел ничего лучшего, как даровать иностранцам такие привилегии, какие и не снились русским купцам. В результате вся внешняя торговля России оказалась в руках иностранцев,
которые даже похвалялись низвести русских до торговли одними лишь лаптями. Так дело торговое, казалось бы, сугубо частное, вдруг обернулось делом политическим, делом, потребовавшим вмешательства властной руки государства.
В 1649 году в царствование Алексея Михаиловича был дан первый стройный русский тамо-
женный тариф, не только отменивший все привилегии иностранцам, но даже предписыва-
вший с тех из них, кто желал торговать внутри России, взыскивать сборы большие, чем
с русских купцов.
Что же касается пошлин, то здесь права иностранных купцов приравни-
вались к правам русских: на пограничных таможнях как с ввозишых, так и с вывозимых товаров брали одинаковую 4—5-процентную пошлину. Вскоре выяснилось, что такое обложение иностранных товаров не приносило ни больших доходов казне,
ни большой пользы развитию русской торговли и промышленности. Это побудило власти пойти на увеличение пошлин на иностранные товары, чтобы оказать покровительство — протекцию — русской торговле. «Так от отрицательного протекционизма, то есть от покровительства иностранцам, внешнеторговая русская политика,
— писал Дмитрий Иванович, — перешла
к «свободной торговле», т.е. нулевому протекционизму, или уравнению иностранных товаров с русскими, и перешла затем к протекционизму положительному».
Особенно подробно Менделеев разобрал таможенную политику Петра I, который в 1724 году ввёл первый настоящий покровительственный тариф, по мнению Дмитрия Ивановича, образцовый. В нём размер пошлины на тот или иной товар определялся в зависимости от степени развития отечественного производства, и этот принцип был правильным.
В чем же он состоял?
Если в хозяйстве страны ощущается потребность в каком-нибудь продукте, то возможны два способа удовлетворить эту потребность: либо покупать готовый продукт за границей, либо наладить его производство внутри страны. Но вот беда: чтобы затеять новое производство, нужно сначала сильно потратиться на обзаведение,
поэтому производимый товар поначалу получается очень дорогим. Иностранное же, давно поставленное производство предлагает товар гораздо более дешевый, и сердце потребителя, естественно, склоняется к нему.
Эта естественная склонность становится главной причиной,
которая не дает развиваться отечественной промышленности. Однако вопреки частным выгодам потребителей государство, преследуя более высокие и далекие цели, может защитить свою молодую промышленность от иностранной конкуренции и, обложив ввозной товар высокой пошлиной, поддержать внутри страны цены на уровне, при котором рентабельно отечественное производство.
Портрет Менделеева. Ф.Бруни.
«Если бы протекционный тариф Петра Великого, — писал Менделеев, — не колебался множество раз после него… мы бы уже, наверное, были близки к эпохе промышленной зрелости».
Но петровские преемники, готовые на всё ради пополнения быстро пустеющей казны, не уставали искажать первоначальный замысел тарифа, который на протяжении полутора столетий радикально менялся раз десять.
Одним из важнейших и трагических для России времен царствования Александра было, по мнению Менделеева, противоречие между политическими и гражданскими реформами и экономической политикой. Англоманство, охватившее чиновно-бюрократический Петербург, достигло тогда такой степени,
что сам министр внутренних дел П. Валуев почерпывал свою полити-
ческую мудрость из ежеутреннего чтения «Таймс». На беду русской промышленности, немало нашлось поклонников англичан и в экономических вопросах.
«Смотрите! — говорили они. — Англичане перешли к свободной торговле, т.е. фритреде-
рству,
а ведь они не дураки. Значит, свободная торговля благодетельна для государства, раз такая передовая в промышленном отношении страна, как Англия, придерживается её.
Стало быть, и нам надлежит скорее начать действовать, как англичане». К этому рассуждению теоретиков с радостью присоединялось малочисленное,
но весьма влиятельное в России крупное чиновничество… «Говорят, и говорят громко противу протекционизма люди, живущие на определенные средства и не хотящие участвовать в промышленности, — писал Дмитрий Иванович.
— У них доходов не прибудет от роста промышленности, а от протекционизма им страшно понести лишние расходы,
особенно если все их вкусы и аппетиты направлены к чужезе-
мному. Помилуйте, говорят они, вы налагаете пошлины на шляпки и зеркала, а они мне надобны, и я не вижу никакого резона в ваших протекционистских началах: для меня протекционизм тождествен с воровством!»
Под влиянием таких далёких от государственных соображений в 1868 году был утвержден новый, вполне фритредерский тариф, означавший переход к свободной торговле. «Всякий проживший 60-е и 70-е годы по сумме личных впечатлений — если они не ограничивались гостиными и канцеляриями, — писал Менделеев,
— чувствовал в 70-х годах, что страна не богатела, что её достаток не возрастал, что надвигается что-то неладное. Корень дела был экономический и связанный с ошибочною торгово-промышленною политикой…
Крепостная, т.е. в сущности экономическая, зависимость миллионов русского народа от русских помещиков уничтожилась,
а вместо неё наступила экономическая зависимость всего русского народа от иностранных капиталистов… Центры тяжести перемещались от непрои-
зводительных классов в производящие, только не русские, а иностранные, ибо эти миллиарды рублей, ушедшие за иностранные товары, и этот русский хлеб кормили не свой народ, а чу-
жие.
Просвещение развивалось, а ему производительного применения не оказывалось в ином месте, кроме канцелярий и резонерства классического строя. Отсюда, по моему мнению, вполне объясняется то поголовное отчаяние, в которое впала масса русских людей».
Вот почему именно в 1870-х годах мучительные раздумья привели Дмитрия Ивановича
к мыслям о протекционизме. Но в отличие от великосветского обывателя, для которого протекционизм — это обложение пошлиной иностранного товара, и дороговизна, а фритре-
дерство — беспошлинный ввоз и, стало быть, дешевизна,
в отличие от банковского и чино-
вного люда, склонного рассматривать протекционизм как чисто финансовую операцию, Менделеев смотрел на него иначе… Он ясно понимал, что протекционизм предполагает не только покровительственный тариф, но ещё и наличие в стране всех условий для развитая покровительствуемой промышленности, таких,
как природные ресурсы и рабочая сила, а также государственных мероприятий, прямо стимулирующих инициативу, прилив капиталов и знающих дело людей в покровительствуемую отрасль.
Менделеев считал своим гражданским долгом противодействовать распространению фри-
тредерских идей. «Если представить себе, что ныне же все страны мира сразу согласились бы держаться "свободной торговли", то произошло бы в конце концов полное рабство земле-
дельческих народов, то есть порабощение их промышленными…
Развить же у себя свою промышленность земледельческие страны не имели бы никакой возможности при полной свободе торговли, потому что иностранные промышленные их конкуренты сознательно сгубили бы всякие зачатки таких предприятий». И это — отнюдь не чисто умозрительная возможность.
Дмитрий Иванович сам был свидетелем того, как бельгийские предпринима-
тели простым снижением цен на зеркала погубили первый русский зеркальный завод
«и остались в барышах не только потому, что сбыли заготовленный уже товар, но потому,
что убили начавшийся русский завод».
Что же касается возможности застоя в промышленности, защищаемой от иностранной конкуренции высокими таможенными пошлинами, а именно на это неизменно ссылались сторонники фритредерства, то Дмитрий Иванович не уставал объяснять: промышленно-торговая политика страны не одни только таможенные пошлины,
но и целая система госуда-
рственных мер, благоприятствующих, стимулирующих развитие промышленности и торговли внутри страны. Только при таком широко понимаемом протекционизме, утверждал Менделеев, «дорогое, да свое, начатое с корня, может стать дешевым, а чужое… может из дешевого стать дорогим».
Учёный доказывал, что, когда в недалеком будущем другие страны догонят и обгонят Англию, этот оплот фритредерства рухнет и Англия перейдет к протекционизму, — прогноз, оправдавшийся всего несколько лет спустя. Что же касается будущего русской промышле-
нности, то ей Менделеев предрекал великое будущее, хотя и весьма,
как ему казалось, отдаленное. «Не дожить мне до той выставки, которая покажет такой новый скачок русской исторической жизни, при котором свои Ползуновы, Петровы, Шиллинги, Яблочковы, Лодыгины не будут пропадать, а станут во главе русского и всемирного промышленного успеха». Дмитрий Иванович действительно не дожил
до «нового скачка русской исторической жизни», но его усилия приблизить этот скачок ещё будут по достоинству оценены новой Россией.
|
|
